это отверстие, но, конечно, ничего такого представить еще не могла. И даже потрогать это место не могла, потому что была еще, как говорят, целочкой.

Чтобы не потерять наступивший вдруг безумно приятный момент я замерла, дрожа всей грудной клеткой и всем позвоночником до самого его окончания, откуда эти вибрации через напрягшиеся мышцы попочки и промежности вернулись каким-то серебряным звоном к источнику, породившему и этот момент, и эти вибрации – к моей жемчужной раковине, поблескивающей нежно-розоватой влагой на чуть приоткрытых створках в лучах поднимающегося солнца.

- Ты сними, сними меня, фотограф, - вдруг раздалось из подсознания, и, представив, что я сижу вот так перед человеком с фотокамерой, я ощутила новый прилив будоражащих все мое тело вибраций. Неподвижные пальчики от неуемной дрожи во всем теле вовсе не были неподвижными, и заставляли невообразимо приятно трепетать напрягшийся клитор. Но, когда возбуждение почти достигло предела, я последним усилием воли ослабила давление пальчиков и встряхнулась. Голова кружилась от адреналина.

В доме еще спали, но уже скоро все должно было прийти в движение. Показаться родителям в полуголом виде не очень меня пугало, еще недавно они видели меня и совсем голой. Если бы увидел младший брат, наверное, это подействовало бы возбуждающе. Но не это влекло меня выйти из своей спальни – я решила все-таки отправиться во двор.
Я сбросила с балкона халатик, чтобы выйти из дома как можно боле нагишом, и вышла в прихожую. Неожиданно я почувствовала остроту момента, ведь я не шла банально в туалет, а собиралась выйти из квартиры. Снова заныло внизу живота и задрожала грудная клетка, сбивая дыхание. Едва не забыв про ключи, я осторожно открыла двери.

В подъезде тихо, никого нет. Может быть, безопаснее было бы спускаться пешком, но я хотела ускорить события и вызвала лифт. Как только я нажала кнопку «вниз», мне стало ужасно страшно. Теперь я отдалась на волю судьбы и никак уже не могу среагировать, если кто-то будет ожидать лифта внизу. Чтобы заглушить страх, я попробовала снова мастурбировать, и это, действительно, несколько отвлекло меня. Я даже захотела скорее кончить, но, конечно, не могла успеть.
Поняв по звуку, что лифт останавливается, я одернула рубашку и прислушалась.

Двери с лязгом открылись, никого не было. Надо скорее идти к выходу, решила я, потому что ожидать зрителей было бы глупо. Хотя не зрителей ли я искала сейчас? Да, я искала их, ждала, желала быть увиденной, но я только желала и хотела этого, вовсе не собираясь предстать в таком виде перед соседями или каким-нибудь маньяком.
Во дворе пока тоже никого не было, но между домами виднелась улица, по которой проезжали машины.

Это создавало эффект присутствия посторонних, к тому же, по улице вполне могли двигаться и прохожие. Пусть им незачем оборачиваться и смотреть во двор, но уже один их вид способен был бы взволновать меня. Да что вид, уже сама только мысль сделала это.

Я хотела, как только выйду, сразу же пройти за халатиком, но сейчас решила рискнуть и пройти через двор к деревьям, под которыми пыталась пописать во сне. Я даже пожалела, что уже пописала. Вот бы сделать это сейчас! А ножки несли меня тем временем через двор. Прохладный воздух приятно поддувал снизу. Это были совершенно необычные ощущения, поскольку я никогда еще не бегала по улице голышом.

Я чувствовала, как шевелятся волоски на моем подстриженном лобке, как шуршит по ним подол рубашки, как тягучая влага позволяет беспрепятственно скользить створкам моей раковины друг по дружке, а сами эти створки мягко и нежно массируют нежный розовый росточек в том месте вверху, где они сходятся.
Вместе с возбуждением меня наполнял также и жуткий страх. Я остановилась под деревьями и повернулась к дому.

На балконах и в окнах я не заметила какого бы то ни было движения, но люди могли появиться в любую минуту. А может, кто-то уже потихоньку наблюдает за

изучила реакции моего организма на всякие прикосновения и ласки и уже гораздо более осознанно предавалась этому недетскому занятию. Обычные места – постель и ванная давали возможность спокойно и быстро погрузиться в нирвану, однако всегда почему-то хотелось уйти в чарующий мир наслаждений не в таком одиночестве и не в такой изоляции от мира. Правда, мысли об окружающем мире приходили только в то время, когда я уже начинала взлетать на свое седьмое небо. Пока же я существовала в этом мире, в окружении людей, мысли о сексе даже с самой собою просто пугали меня.

Помня о своих желаниях, возникающих на краю оргазма в постели и в ванной, я иногда пыталась тайно возбудить себя на людях: в кино, в парке, на уроках. Но долгое время эти попытки не имели успеха – меня сковывал животный страх перед тем, что это могут заметить люди.
Проще всего и безопаснее было бы попробовать в темном зале кинотеатра. Я садилась в задние ряды подальше от людей и начинала гладить себя по животу и бедрам. Такие обдуманные и целенаправленные действия, однако, большого удовольствия не доставляли.

Потихоньку, впрочем, оцепенение от страха стало накатывать все реже, и однажды я смогла возбудиться так, чтобы кончить. Кончила я быстро, но почти без оргазма. От поспешности и отсутствия полноценного оргазма возникла досада, поэтому долгое время мастурбировать в кинозале не хотелось. Зато с этого момента отступил страх, и я начала потихоньку развивать свои эксперименты по возбуждению себя в окружающем меня мире.

В то же время меня окончательно просветили насчет секса между мужчинами и женщинами. Конечно, всякие рассказики о том, как трахаются тети и дяди, ходили между нами – детишками двора – давно, только они не вызывали особенного интереса. И когда я обнаружила новую сторону человеческой жизни, я даже не связывала ее никак с тем похабным процессом, который смаковался в наших рассказиках. Теперь же мне стало ясно, что писи мужчин и парней вовсе не только и не столько писи, сколько специальные органы, которые вводятся ими в наши отверстия между ног для получения обоюдного удовольствия и для оплодотворния.

Я очень отдаленно представляла себе, как такая штука погружается в меня, и мне казалось, что это должно быть приятно, когда что-то теплое и твердое шевелится в тебе. Но я никак не могла себе представить, что это самое совокупление может быть удобным процессом. Не стремилась я попробовать такой секс и по многим другим причинам, главной из которых, наверное, была та, что я просто никого не любила. Во всяком случае, до такой степени, чтобы позволить столь интимно касаться себя.

Дикое возбуждение возникло во время последнего урока. Я три дня перед этим не имела оргазма (так уж случилось) и мечтала теперь о том, чтобы ботаника эта поскорее кончилась, и я отправилась бы домой. Дома бы я сразу же разделась прямо у порога, так как никого дома в это время обычно не бывает. Потом я унесла бы одежду и портфель в свою комнату и отправилась бы нагишом в ванную. Теперь, если бы кто пришел домой, я вынуждена была бы пробираться в свою комнату, укрываясь лишь маленьким полотенчиком, которого никак не хватит на грудь и все остальное.

Но, думала я, меня ведь нельзя винить в том, что я собиралась пройти в таком виде из ванной в свою комнату, пока никого дома нет. Да и момент, чтобы пробраться в свою комнату, можно выбрать и в том случае, когда кто-то дома есть.
А в ванной, представляла я дальше, я пущу теплую воду и подставлю под струю свой животик и свою прелестную розочку. А еще бывает очень приятно, когда встаешь в ванной на четвереньки и подставляешь под тугую струю попочку. Струя бьет и между пухленьких половинок, и в промежность, и, опять же, если извернуться, в мою милую розочку.

Тут я почувствовала, как влажно и горячо вдруг стало в моих трусиках, и от этого гулко забилось сердечко и даже потемнело в глазах. Бубнящий о венчиках, пестиках и тычинках голос ботанички давно потерял свою речевую
детерминированность и превратился в звуки далекого блюза. К окнам склонялись ветви покрасневшего клена, сквозь крону которого просвечивали голубое небо и белые облака. Я сидела на задней парте одна и у самого окна, поэтому не очень опасалась, что на меня кто-то будет смотреть, да и не способна уже была сильно задумываться об этом.

Правая рука держала ручку над тетрадкой, но что там было записано десять минут назад, я не смогла бы сказать и под пытками. Я должна была оставить правую руку на месте – эта конспираторская мысль возникла, наверное, в спинном мозгу, потому что головной почти отключился. Левая рука потихоньку отправилась прямо в трусики. Коротенькое платьице мешало этому мало, но вот сами трусики с их резинкой не давали возможности расположить руку между ног удобно. Какое-то время я ласкала свою розочку через тонкую ткань трусиков и очень быстро достигла необычайно сильного возбуждения.

Сказывался сексуальный голод последних трех дней, а также и необычность места, где я совершаю свои, прямо скажем, развратные действия. Потом непреодолимо захотелось непосредственного контакта кожи пальцев с лепестками моей розочки и жутко напрягшимся клитором, и я засунула руку в трусики сбоку. Это не было трудно, поскольку спереди мои трусики представляли собой довольно маленький треугольный лепесточек, не закрывавший верхнюю часть лобка, которую я регулярно подбривала. Помню, мама очень неохотно согласилась с моим выбором трусиков, когда мы покупали одежду перед школой.

Все-таки головной мозг немного работал. Иначе я бросила бы ручку и вцепилась бы правой рукой в свою грудь, в свои соски. Погружение пальчиков в горячую влагу вызвало такой прилив сексуального возбуждения, что от возникших во влагалище вибраций задрожала парта. Как бы хотелось мне сейчас, чтобы пустота внутри меня заполнилась чем-то большим и плотным! Но рука по-прежнему лежала на тетрадке, удерживая ручку сжатыми до посинения пальцами.

Я прижала шарик к бумаге, и рука сама начала вырисовывать мелкий график безумно напряженного процесса. Пошевеливая плечами, я достигала трения тканей одежды о мои соски, и на графике тут же отражался очередной всплеск зажатых эмоций. Единственное активное движение, которое я могла себе позволить, - это движение пальцами левой руки, и именно через них выплескивалась вся дикая энергия, накопленная за три дня юным девичьим организмом.

Ни к чему было сейчас растягивать все это удовольствие. Вперед и вверх – в пропасть безумного наслаждения! После, пошатываясь от пережитого и прочувствованного, я побреду к дому с неисчезающими мыслями о наготе в прихожей и продолжении более спокойных, но также приятных наслаждения в ванной.

График мелкими зубчиками устремился выше, вот резкий всплеск! Потом два подряд и резкий спад! Потом еще три всплеска с интервалом в две секунды! Шарик отрывается от бумаги, но спинной мозг не позволяет ручке выпасть, чтобы нечаянным стуком это падение не привлекло ко мне совсем ненужного сейчас внимания.

Сидеть на траве было неудобно, и я передвинулась к дереву, чтобы навалиться на него спиной. При этом я неосознанно несколько развернулась, и теперь огромный фасад здания почти нависал надо мной, глядя на мою распростертую фигурку сотнями окон. Дом словно совершал надо мною это приятное насилие. Да, насилие, - вот чего еще мне стало не хватать в сексе. Несколько надоело совершать все самой, хотелось, чтобы все это проделывал кто-то. Помимо твоей воли, не совсем в унисон с твоими желаниями. Но возбуждая этими мелкими несовпадениями еще более.

Дом и представился мне таким монстром-насильником. Жаль только, что его возможные действия приходилось придумывать мне самой. Я пыталась представить, что это не моя рука сжимает отзывчивые лепестки и чуть проникает в мою плоть, а неведомый орган монстра нежно насилует меня. Но единственное, на что оказался способным мой монстр, так это на потерю бесстрастности в его сотнеглазостеклянном взгляде....